Неточные совпадения
«Ах, боже мой!» — думаю себе и так обрадовалась, что
говорю мужу: «Послушай, Луканчик, вот какое счастие Анне Андреевне!» «Ну, — думаю себе, — слава
богу!» И
говорю ему: «Я так восхищена, что сгораю нетерпением изъявить лично Анне Андреевне…» «Ах, боже мой! — думаю себе.
Анна Андреевна. Пустяки, совершенные пустяки! Я никогда не была червонная дама. (Поспешно уходит вместе с Марьей Антоновной и
говорит за сценою.)Этакое вдруг вообразится! червонная дама!
Бог знает что такое!
Городничий. Там купцы жаловались вашему превосходительству. Честью уверяю, и наполовину нет того, что они
говорят. Они сами обманывают и обмеривают народ. Унтер-офицерша налгала вам, будто бы я ее высек; она врет, ей-богу врет. Она сама себя высекла.
Лука Лукич (летит вон почти бегом и
говорит в сторону).Ну слава
богу! авось не заглянет в классы!
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть, не то уж
говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем не нуждается; нет, ему еще подавай:
говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
Говорят, что я им солоно пришелся, а я, вот ей-богу, если и взял с иного, то, право, без всякой ненависти.
Городничий. Да
говорите, ради
бога, что такое? У меня сердце не на месте. Садитесь, господа! Возьмите стулья! Петр Иванович, вот вам стул.
Городничий. Да я так только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего не могу сказать. Да и странно
говорить: нет человека, который бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим
богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого
говорят.
Схватит за бороду,
говорит: «Ах ты, татарин!» Ей-богу!
Осип. Да, хорошее. Вот уж на что я, крепостной человек, но и то смотрит, чтобы и мне было хорошо. Ей-богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осип, хорошо тебя угостили?» — «Плохо, ваше высокоблагородие!» — «Э, —
говорит, — это, Осип, нехороший хозяин. Ты,
говорит, напомни мне, как приеду». — «А, — думаю себе (махнув рукою), —
бог с ним! я человек простой».
Сначала он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и
говорил, что и в гостинице все нехорошо, и к нему не поедет, и что он не хочет сидеть за него в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли, и, слава
богу, все пошло хорошо.
Городничий. Нет, нет; позвольте уж мне самому. Бывали трудные случаи в жизни, сходили, еще даже и спасибо получал. Авось
бог вынесет и теперь. (Обращаясь к Бобчинскому.)Вы
говорите, он молодой человек?
Городничий. Ну, а что из того, что вы берете взятки борзыми щенками? Зато вы в
бога не веруете; вы в церковь никогда не ходите; а я, по крайней мере, в вере тверд и каждое воскресенье бываю в церкви. А вы… О, я знаю вас: вы если начнете
говорить о сотворении мира, просто волосы дыбом поднимаются.
Г-жа Простакова. Полно, братец, о свиньях — то начинать. Поговорим-ка лучше о нашем горе. (К Правдину.) Вот, батюшка!
Бог велел нам взять на свои руки девицу. Она изволит получать грамотки от дядюшек. К ней с того света дядюшки пишут. Сделай милость, мой батюшка, потрудись, прочти всем нам вслух.
— И так это меня обидело, — продолжала она, всхлипывая, — уж и не знаю как!"За что же, мол, ты бога-то обидел?" —
говорю я ему. А он не то чтобы что, плюнул мне прямо в глаза:"Утрись,
говорит, может, будешь видеть", — и был таков.
— Миленькие вы, миленькие! —
говорил он им, — ну, чего вы, глупенькие, на меня рассердились! Ну, взял
бог — ну, и опять даст
бог! У него, у царя небесного, милостей много! Так-то, братики-сударики!
«Новая сия Иезавель, [По библейскому преданию, Иезавель, жена царя Израиля Ахава, навлекла своим греховным поведением гнев
бога на израильский народ.] —
говорит об Аленке летописец, — навела на наш город сухость».
Но лукавый бригадир только вертел хвостом и
говорил, что ему с
богом спорить не приходится.
— "Какой тут
бог, от воспы, чай?" — это он-то все
говорит."А воспа-то,
говорю, от кого же?"–"
От
бога,
говорю, ваше высокое благородие".
— Мы не про то
говорим, чтоб тебе с
богом спорить, — настаивали глуповцы, — куда тебе, гунявому, на́
бога лезти! а ты вот что скажи: за чьи бесчинства мы, сироты, теперича помирать должны?
Вы,
говорит, в сырости да в нечистоте всю жизнь копаетесь, а
бог виноват!"
— Нужды нет, что он парадов не делает да с полками на нас не ходит, —
говорили они, — зато мы при нем, батюшке, свет у́зрили! Теперича, вышел ты за ворота: хошь — на месте сиди; хошь — куда хошь иди! А прежде сколько одних порядков было — и не приведи
бог!
— Знаю я, —
говорил он по этому случаю купчихе Распоповой, — что истинной конституции документ сей в себе еще не заключает, но прошу вас, моя почтеннейшая, принять в соображение, что никакое здание, хотя бы даже то был куриный хлев, разом не завершается! По времени выполним и остальное достолюбезное нам дело, а теперь утешимся тем, что возложим упование наше на
бога!
— Еще слово: во всяком случае, советую решить вопрос скорее. Нынче не советую
говорить, — сказал Степан Аркадьич. — Поезжай завтра утром, классически, делать предложение, и да благословит тебя
Бог…
— Анна, ради
Бога не
говори так, — сказал он кротко. — Может быть, я ошибаюсь, но поверь, что то, что я
говорю, я
говорю столько же за себя, как и за тебя. Я муж твой и люблю тебя.
— Мама, голубчик, ради
Бога, не
говорите. Так страшно
говорить про это.
— А знаешь, я о тебе думал, — сказал Сергей Иванович. — Это ни на что не похоже, что у вас делается в уезде, как мне порассказал этот доктор; он очень неглупый малый. И я тебе
говорил и
говорю: нехорошо, что ты не ездишь на собрания и вообще устранился от земского дела. Если порядочные люди будут удаляться, разумеется, всё пойдет
Бог знает как. Деньги мы платим, они идут на жалованье, а нет ни школ, ни фельдшеров, ни повивальных бабок, ни аптек, ничего нет.
Вид этот
говорил: всё это хорошо, да как
Бог даст.
— Анна, ради
Бога! что с вами? — сказал он, будя ее, точно так же, как
говорил ей когда-то ее муж.
— Сергей Иваныч? А вот к чему! — вдруг при имени Сергея Ивановича вскрикнул Николай Левин, — вот к чему… Да что
говорить? Только одно… Для чего ты приехал ко мне? Ты презираешь это, и прекрасно, и ступай с
Богом, ступай! — кричал он, вставая со стула, — и ступай, и ступай!
— Да помилуй, ради самого
Бога, князь, что̀ я сделала? —
говорила княгиня, чуть не плача.
— А вот проснется,
Бог даст, сами увидите. Как вот этак сделаю, он так и просияет, голубчик. Так и просияет, как денек ясный, —
говорила Агафья Михайловна.
— Нет, нет, не может быть! Нет, ради
Бога, вы ошиблись! —
говорила Долли, дотрагиваясь руками до висков и закрывая глаза.
— Ну, будет, будет! И тебе тяжело, я знаю. Что делать? Беды большой нет.
Бог милостив… благодарствуй… —
говорил он, уже сам не зная, что
говорит, и отвечая на мокрый поцелуй княгини, который он почувствовал на своей руке, и вышел из комнаты.
— Слава
Богу, слава
Богу, — заговорила она, — теперь всё. готово. Только немножко вытянуть ноги. Вот так, вот прекрасно. Как эти цветы сделаны без вкуса, совсем не похоже на фиалку, —
говорила она, указывая на обои. — Боже мой! Боже мой. Когда это кончится? Дайте мне морфину. Доктор! дайте же морфину. О, Боже мой, Боже мой!
— Ну, слава
Богу! Я не знаю, что
говорю!
— Потому, что ехать
Бог знает куда, по каким дорогам, гостиницам. Ты стеснять меня будешь, —
говорил Левин, стараясь быть хладнокровным.
Да, слава
Богу, и нечего
говорить», сказала она себе.
— Знаете, вы напоминаете мне анекдот о советах больному: «вы бы попробовали слабительное». — «Давали: хуже». — «Попробуйте пиявки». — «Пробовали: хуже». — «Ну, так уж только молитесь
Богу». — «Пробовали: хуже». Так и мы с вами. Я
говорю политическая экономия, вы
говорите — хуже. Я
говорю социализм — хуже. Образование — хуже.
— Я во всем сомневаюсь. Я сомневаюсь иногда даже в существовании
Бога, — невольно сказал Левин и ужаснулся неприличию того, что он
говорил. Но на священника слова Левина не произвели, как казалось, впечатления.
Оставшись одна, Долли помолилась
Богу и легла в постель. Ей всею душой было жалко Анну в то время, как она
говорила с ней; но теперь она не могла себя заставить думать о ней. Воспоминания о доме и детях с особенною, новою для нее прелестью, в каком-то новом сиянии возникали в ее воображении. Этот ее мир показался ей теперь так дорог и мил, что она ни за что не хотела вне его провести лишний день и решила, что завтра непременно уедет.
— Анна! Анна! —
говорил он дрожащим голосом. — Анна, ради
Бога!…
Он
говорил, обращаясь к
Богу: «сделай, если Ты существуешь, то, чтоб исцелился этот человек (ведь это самое повторялось много раз), и Ты спасешь его и меня».
— Мне вас ужасно жалко! И как бы я счастлив был, если б устроил это! — сказал Степан Аркадьич, уже смелее улыбаясь. — Не
говори, не
говори ничего! Если бы
Бог дал мне только сказать так, как я чувствую. Я пойду к нему.
Агафья Михайловна,
говоря об умершем старике, сказала: «Что ж, слава
Богу, причастили, соборовали, дай
Бог каждому так умереть».
— А эта женщина, — перебил его Николай Левин, указывая на нее, — моя подруга жизни, Марья Николаевна. Я взял ее из дома, — и он дернулся шеей,
говоря это. — Но люблю ее и уважаю и всех, кто меня хочет знать, — прибавил он, возвышая голос и хмурясь, — прошу любить и уважать ее. Она всё равно что моя жена, всё равно. Так вот, ты знаешь, с кем имеешь дело. И если думаешь, что ты унизишься, так вот
Бог, а вот порог.
— Нет, ты постой, постой, — сказал он. — Ты пойми, что это для меня вопрос жизни и смерти. Я никогда ни с кем не
говорил об этом. И ни с кем я не могу
говорить об этом, как с тобою. Ведь вот мы с тобой по всему чужие: другие вкусы, взгляды, всё; но я знаю, что ты меня любишь и понимаешь, и от этого я тебя ужасно люблю. Но, ради
Бога, будь вполне откровенен.
И вдруг тот же Федор
говорит, что для брюха жить дурно, а надо жить для правды, для
Бога, и я с намека понимаю его!
— Эй, тетка! — сказал есаул старухе, —
поговори сыну, авось тебя послушает… Ведь это только
Бога гневить. Да посмотри, вот и господа уж два часа дожидаются.